Произведения Эдварда Радзинского находятся где-то на стыкежанров. Даже там, где они основаны на серьезных архивных источ-никах, они в первую очередь явление литературы художественной,а не биографические исследования, посвященные той или иной ис-торической личности. Документальные свидетельства служат дляавтора только отправным моментом для размышлений на ту илииную тему. Авторская позиция всегда ощущается очень четко. Иконечно, можно ли рекомендовать даже самые "исторические доку-ментированные" произведения любимого мною Радзинского в каче-стве дополнительного чтения к уроку истории, будь то его мону-ментальный труд о Сталине или роман о последних днях последне-го российского императора (это несмотря на большое количестводневниковых записей и прочих документов, прочно вплетенных вткань повествования).Загадки истории, которые пытается решить писатель, наверное,уже не могут быть решены совершенно однозначно. Даже один итот же документ можно трактовать с разных позиций и делать раз-ные выводы. Но очень интересно следить за логикой рассуждений.Интересно наблюдать, как персонажи Радзинского, о каждом изкоторых есть несколько строк в энциклопедическом словаре, ожи-вают под пером автора. Их перестаешь воспринимать только какисторические личности, им сопереживаешь и сострадаешь.Попробую остановиться на очень небольшом произведении изцикла "Загадки истории. Любовь в галантном веке", которое по-священо Моцарту.Историческая документированное^ здесь вообще весьма сомни-тельна. Некий пианист А. по памяти записывает отрывки из днев-ника одного из современников и покровителей Моцарта барона Гот-фрида ван Свитена. По памяти - потому что оригинал рукописи,некогда случайно приобретенный им, оказался утраченным. Былали рукопись на самом деле? Да так ли это важно? Многие факты,излагаемые как бы от лица самого барона, известны и из другихисточников, а то, что рукопись утрачивается и как бы восстанавли-вается по памяти, дает свободу творческой фантазии автора, еговечным "вариациям на тему о.Отравил ли Сальери Моцарта? Или конец великого музыкантабыл более прозаичен и обыден? Не впервые этот вопрос становитсятемой литературного произведения. И лично мне позиция Радзин-ского очень понятна. Мне даже кажется, что он чересчур деклара-тивно и прямо заявляет (это вообще характерно для него - моральобычно излагается очень четко): "Люди обожают убить, потом сла-вить. Но они не захотят признать... никогда не захотят, что они...что мы все - убили его". И дальше; "...А где травили, там иотравили. Какая разница".Если вспомнить то, что известно о жизни Моцарта, трудно несогласиться с Э. Радзинским. Действительно, так ли важно, какимбыл этот яд, убивший гения, - обычной отравой, подсыпанной вбокал вина, или более изощренной? Кто больше способствовал этойранней смерти - Сальери, который не давал поступить Моцарту напридворную службу и тем самым обеспечить свое существование;жена, на долю которой выпала не самая легкая участь - жила ря-дом с гением, или ван Свитен, надоумивший некоего графа зака-зать Моцарту "Реквием"? Как легко сокрушаться после смерти:"Почему же вы не обратились ко мне?" Да обращались же, вот вчем дело. Но не слышат живого гения. Нет пророка в своем отече-стве.Еще одна загадка истории решена Э. Радзинским. Да вот тольколи истории принадлежит?..