Несмотря на несомненную оригинальность романа "Отцы и дети", мы не можем не обратить внимание и не провести параллели с произведениями других авторов, а также не отметить связь романа со всей мировой мифологией. Роман Тургенева чрезвычайно символичен. Например, третья глава романа "Отцы и дети" цели-ком посвящена разговорам только что встретившихся после долгой разлуки родственников. В числе прочих новостей упоминается, что умерла няня. Няня в русской литературе — персонаж весьма примечательный. В "Евгении Онегине", "Обломове", "Войне и мире" добрая старушка оказывает важное благотворное влияние на главных героев, пересказывает им "преданья простонародной старины", а иногда выступает в роли предсказателя судьбы (например, нянина сказка про Емелю оборачивается моделью поведения взрослого Обломова) или в роли своеобразного ангела-хранителя (няня в "Войне и мире" зажигает перед образами венчальные свечи князя Андрея, что, по поверьям, помогает в тяжелые минуты жизни). И так далее. Но Аркадий же у Тургенева, похоже, вовсе не склонен видеть в воспоминаниях о няне некую моральную опору: вспомнив о доброй старушке при виде сшитого ею одеяла, "пожелал ей царствия небесного" и крепко заснул, чтобы, проснувшись, более не возвращаться к ней мыслями. Зачем же тогда Тургенев вводит в свое произведение упоминание о няне? Посмотрим, в каком контексте упоминается смерть няни в романе Тургенева. У отца с сыном зашел разговор о любви к родным местам. Аркадий, восхищающийся пейзажем, вдруг "бросил косвенный взгляд назад" (по направлению к тарантасу Базарова) и умолк. Через несколько минут уже не безмолвное, а весьма бесцеремонное вмешательство Базарова прерывает декла-мирование Николаем Петровичем стихов из "Евгения Онегина". Стихи эти, правда, не о няне, не о родном доме и не об "отеческих гробах", а о любви, но смысл эпизода не только в содержании прерванной цитаты, а именно в решительном приговоре Базарова устаревшим, с его точки зрения, сентиментальности, "романтизму" и питающим этот романтизм "старинным былям". Упоминание о няне, которая должна, по замыслу ав-тора, ассоциироваться с народной культурой, поверья-ми, преданиями и, конечно, такой первостепенной для русского сознания фигурой, как Пушкин, — один из первых намеков на вечный, вневременной аспект романа, посвященного, казалось бы, самым животрепещущим проблемам современности. Не есть ли эти новые проблемы и новые люди на са-мом деле новые воплощения старого мифа? И если для этих новых людей старинные предания мертвы, погибли вместе с няней, то... Тем хуже для новых людей. "Отцы и дети" открываются точной датой (20 мая 1859 года). Первым же персонажем, о котором говорится как о человеке "новейшего, усовершенствованного поколения", оказывается лакей Петр. Он копирует привычки хозяев, как и, например, Яша в "Вишневом саде". Петр даже носит "бирюзовую сережку" в качестве "охранительного талисмана". Вера в талисманы комически не согласуется с "усовершенствованностью" Петра, но в этом он подражает Павлу Петровичу, в чьей жизни, возможно, талисманы играют значительную роль. Более,того, материалист, нигилист и атеист Базаров в конце концов тоже окажется подвластен приметам, талисманам, "пре-даньям простонародной старины" и вообще глубокой мистичности всего сущего, которую он так яростно отрицал в начале романа. Чрезвычайно важную роль в поэтике тургеневского романа играют предметно-символические детали, а среди этих деталей особо выделяются два типа: символ-талисман и зоологические или растительные параллели,связанные персонажами. Причем детали того и другого типа могут пониматься и как средства социально-пси-хологической характеристики персонажей, даже при-меты времени (если читать "Отцы и дети" как роман о современности), и как указание на тайные силы, уп-равляющие миром (если рассматривать роман как про-изведение о причинах вечного повторения древних сю-жетов в жизни ушедших, современных и будущих по-колений). Что означает "одинокий опал" Павла Петровича? Утонченность и продуманность туалета, несколько смешную в деревне и противопоставленную демократическим вкусам Базарова, или нечто большее? А может быть, это талисман Павла Петровича? Опал был излюбленным украшением римских патрициев, а в средние века существовало поверье, что этот камень делал людей меланхоликами. "Камень одиночества, символ разрушенных иллюзий и обманутых надежд", а также замкнутости и аристократизма весьма подходит Павлу Петровичу. Но возникает вопрос: сознательно ли Павел Петрович избирает камень с подобными свойствами? Некоторый свет на это проливает история перстня-талисмана со сфинксом. У талисмана этого был прототип. От графини Воронцовой, вызвавшей к жизни несколько прекраснейших страниц русской поэзии, Пушкин получил в дар заветный перстень с восточными письменами. Когда Пушкин был убит, Жуковский снял этот перстень с остывшей руки волшебника, и в свой час он достался Тургеневу, и в свой час от лучшего чарователя русской художественной прозы этот перстень достался Полине Виардо, любимой женщине. "От женщины — к поэту и от лоэта — к женщине, круг завершился. Восточные письмена талисмана осуще-ствили свою ворожбу не напрасно". Так писал Констан-тин Бальмонт в замечательном эссе о Тургеневе "Рыцарь Девушки-Женщины". Свободен ли от мифов и талисманов ."отрицатель" Базаров? Чем решительнее отрицание, чем менее обна-руживает оно колебаний и сомнений, тем лучше, тем могущественнее авторитет, тем возвышеннее идол, тем непоколебимее вера. Не только идол, но и талисман есть у Базарова. Это, по замечанию Каткова, книжка Бюхне-ра, играющая роль какого-то талисмана. Ту же мысль высказывают и современные исследователи; "Нетрудно заметить, что книга Бюхнера имеет для Базарова особенное значение. Герой часто носит ее с собой и, при случае" пусть несколько пренебрежительно, но рекомендует читать окружающим, словно новоявленный проповедник". Действительно, уже вскоре после своего появления сочинение Бюхнеравоспринималосьсовременниками, вследствие необыкновенной популярности, в качестве своего рода "библии материализма". И несмотря на то, что все в романе, включая самого автора, подчеркивают, будто Базаров ни во что не верит, нельзя не заметить, что именно в свою "библию" силы и материи он как раз верит, причем верит неутомимо и даже идеально, почти по-шиллеровски. Интересно, что Базаров недоволен почти молитвен-ным отношением Николае Петровича к Пушкину и не-изменно прерывает неоднократные попытки Кирсанова обратиться к авторитету великого поэта. Однако неуда-ча Базарова в попытке заменить томик Пушкина в руках Николая Петровича сочинением Бюхнера приобретает символический смысл. Пушкинская поэзия освещает весь роман — от цитируемых Николаем Петровичем стихов из "Евгения Онегина" (3-я глава) до перифраза в последней главе строк из стихотворения "Брожу ли я вдоль улиц шумных...". Получается, что никакая наука не заменит веру и искусство, никакая польза не заменит любовь и поэзию. Вспомним, что позже, в эпизоде разговора Базарова с Фенечкой, "ученая книга, муд-реная" со статьей "о креозоте" "скользнула со скамей-ки на землю" как раз в тот момент, когда Базаров увле-ченно говорил комплименты Фенечке... Наконец, в пос-ледних словах умирающего Базарова не поминается ни-какая наука. Слова "Дуньте на умирающую лампаду" звучат романтично, а фраза "Теперь... темнота..." не случайно перекликается с гамлетовской "The rest is silence" ("Дальше - тишина"). Этими же словами, кстати, заканчивается тургенев-ская повесть: "Довольно". Оказывается, в конце романа Базаров сам заговорил, как Пушкин или Тургенев. Можно даже сказать, что Пушкин — это талисман всего тургеневского романа. Тургеневу близка мудрая позиция автора "Евгения Онегина" ("Но я молчу: Два века ссорить не хочу") и вообще та особенность пушкинского творчества, о которой хорошо сказал В. Н. Турбин: "Любимый прием Пушкина: повторять в современности древность". Ранее это, хотя и с явным неудовольствием, отмечал И. Ф. Анненский, писавший о Тургеневе: "Это был пушкинец, пожалуй, самый чистокровный. Тургенев гармонизировал только старое, весь среди милых его сердцу условностей. Для Тургенева даже новое точно когда-то уже было". Обращают на себя внимание и неоднократные упоминания о заразных заболеваниях, эпидемиях, вспыхивающих то тут, то там в неспокойное лето 1859 года. "Холера стала появляться кое-где по окрестностям", именно с Павлом Петровичем случается "довольно сильный принадок", причем Павел Кирсанов.— единственный обитатель Марьина, упорно отказывавшийся (до дуэли) от медицинской помощи Базарова. Упоминается (в рассказах Василия Ивановича) "любопытный эпизод чумы в Бессарабии", хотя и давний. Наконец, роковой порез Базаров получает при вскрытии трупа тифозного больного (тоже заразная болезнь!). Таким образом, в романе Тургенева силы матери-природы наказывают храбреца, самоуверенно бросившего вызов року. Мотив ослепления перед смертью можно усмотреть также в пос-ледних словах Базарова, которые мы сравнивали с последними словами Гамлета. Здесь мы рассмотрели лишь небольшую часть всех переплетений романа с мифами и легендами мира. Базаров, Кирсанов, женщины, присутствующие в романе, и даже слуга — все в понимании Тургенева зависимы от талисманов, их жизни переплетены между собой и закольцованы.